Мусор вдоль дороги: «Обертка от печенья “Спиритс”, разбитая бутылка из-под кока-колы, ящики от пива, номер “Газетт-Телекс”… » — подробности, которые едва ли для кого-то что-то значат, но своей самобытностью и бесполезностью они подтверждают наше присутствие на Земле. Зачем писать о всех этих людях, местах, подробностях? И всё же такие наблюдения могут рассказать о нас самих не меньше, чем о мире вокруг. К этой мысли Эрно позже придет в предисловии к «Дневнику улиц»: «И теперь я уверена: мы узнаём о себе куда больше, когда проецируем себя во внешний мир, чем когда занимаемся самоанализом в личном дневнике…». То, как мы себя определяем, зависит не от наших тел или сознания, а от всех мест, в которых мы бывали, и всеx людей, которых мы встречали на своем пути. Эрно завершает «Дневник улиц» словами: «Быть может, и я сама, в толпе прохожих и покупателей, ношу в себе жизни других людей».

Возникает искушение причислить пригороды к концепции non-lieu французского антрополога Марка Оже. Это понятие описывает универсальные пространства, через которые проходят тысячи людей, не обращая на них особого внимания: аэропорты, сетевые отели, торговые центры, автомагистрали. Не-места не созданы для того, чтобы остановиться и подумать о жизни, они нужны для того, чтобы добраться из точки А в точку Б. Кажется, этот термин идеально описывает пригород. Кто-то может возразить, что в пригородах есть и церкви, и синагоги, и школы, и общественные пространства, где жители могут собираться, создавать и поддерживать чувство общности. Но как та, кто нередко бывала в подобных местах, могу заверить, что они не более уникальные, самобытные и домашние, чем Starbucks.

Книга Оже выходит в апреле 1992 г.; текст Эрно выходит через год, и как по мне, подрывает теорию non-lieu, по меньшей мере в отношении пригородов. Новый город можно отнести к концепции non-lieu только с точки зрения новизны: еще недавно здесь ничего не было. Как писал инженер-конструктор ville nouvelle Бернард Хирш: «Мы хотели быть первостроителями этих мест». Желание быть причастной к созданию города с нуля привлекало Эрно.

Когда мы встретились в ее доме в Сержи, Эрно объяснила, что именно ощущение новизны привлекло ее в пригород 40 лет назад. Она выросла в провинциальной семье рабочих и не чувствовала себя до конца на своем месте в Париже. Сменить родной городок на элегантную столицу парадоксальным образом означало бы воспроизвести тот же самый деревенский уклад, когда все знают, кто ты, из какой ты семьи, кем были или не были твои предки. «Я хочу жить в месте без Истории с большой буквы И, со всеми ее свидетельствами прошлого, которые есть во всех старых городах: символами власти, витиеватой архитектурой — здесь нет ничего из этого». Она пишет об этом предисловии к «Дневнику улиц»: «Переезд в место, за несколько лет возникшее из ниоткуда, где памяти еще нет, а разрозненные здания разбросаны по необъятной территории без видимых границ, стал для меня настоящим потрясением». Тем, кто отпустил прошлое, пригород может гостеприимно предложить чистый лист.

Многие люди живут в пригороде и почти никогда не выезжают в Париж. (Бернард Хирш утверждал, что их главной целью было «не построить очередной спальный район»). Но кто-то, как Паскаль Ожье в фильме «Ночи полнолуния» и как сама Эрно, не могут себе этого позволить; будь то по личным обстоятельствам или из-за работы, они в постоянном движении между двумя мирами.

Как героиня фильма Ромера «Друг моей подруги», которая говорит, что она не создана «ни для больших городов, ни для провинции», Эрно процветает в пригородном междумирье. Ее journaux extimes опровергают суждение французского социолога Анри Лефевра о том, что в пригороде «повседневная жизнь теряет масштаб, остается только примитивность». Journaux extimes способны рассказать как об отдельных людях и их жизни, так и о целой эпохе.

В 2012 и 2013 годах Эрно возвращается к дневниковому формату. Особое внимание она уделяет гипермаркету «Ашан» и торговому центру «Три фонтана», уже известному читателям ее более ранних текстов. Она продолжает свои наблюдения: «Если вы ни разу не были в гипермаркете, вы ничего не знаете о жизни в современной Франции».

Рутина прерывается сообщениями о трагических событиях: турецкая семья погибает в пожаре в Мюлузе, бомбы падают на Сараево, а в «Ашане» посетители катят свои тележки. Французский писатель Жорж Перек считал, что хроника: заметки, дневниковые записи — фиксирует инфраординарное. Эрно обнажает разрыв между инфра- и экстраординарным, между людьми, между местами, между социальными положениями и политическими строями, и расстояние между ними оказывается не длиннее пробела между соседними словами.

«В наших впечатлениях о мире нет иерархии, — пишет Эрно в предисловии к «Дневнику улиц» — гипермаркет несет в себе столько же смысла и человеческой правды, сколько и концертный зал». Эрно, дочь лавочников, понимает, что «именно в том, как люди разглядывают содержимое своей тележки в супермаркете, какими словами просят стейк в мясной лавке или высказываются о картине, проявляются их желания и неудовлетворенности, социальные и культурные различия».

Эрно разделяет взгляд Жоржа Перека. В эссе 2016 года в Cahier de L’Herne, посвященном творчеству Перека, она признается, что знакомство с романом Перека «Вещи» «кардинально изменило мои представления о письме. Вернее, [расширило] мои представления о возможностях и границах письма». Перек старается придать форму пустоте, писать о том, что не поддается слову, оставить следы присутствия тех, кого больше нет — так же пишет и Анни Эрно. Она обращается в текстах к Переку и, в сущности, к самой себе:

Писать — значит заполнять пустоту и выражать невыразимое непрестанным запечатлением повседневности во всех ее проявлениях. Накрыть разлом на месте детства лавиной из 480 личных и коллективных воспоминаний о самом несущественном, неприметном; молебным «Я помню» пробудить прошлое. Перечислять и упорядочивать незначительное, «инфраординарное»: кухонную утварь, сны, открытки, фигуры речи и рельеф улиц.

Ничто в работах Перека «не чуждо моим собственным представлениям о письме», – пишет Эрно. Она приходит к пониманию, что единственный способ рассказать о своей семье и среде, в которой она выросла, не предав их, как перебежчица из среднего класса, — это «воссоздать их жизнь по точнейшим деталям, подслушанным разговорам, ценностям той эпохи». Она одалживает у Перека концепцию «инфраординарного» (то, что происходит тогда, когда ничего не происходит). Ее зарисовки повседневности настолько осязаемы именно потому, что Эрно извлекает их из самых неприметных обстоятельств в поездах, супермаркетах, торговых центрах. Тексты Эрно часто называют этнографическими, безличными, инертными; но именно благодаря journaux extimes мы видим, что этот на первый взгляд этнографический проект на самом деле сконцентрирован на памяти, создаваемой в реальном времени, момент за моментом. Это и есть самое личное и самое — как сказала бы Эрно — трансперсональное.

Все писатели — потомки тех, чьи тексты они любили, даже, как отмечает Эрно в эссе о Переке, если эти авторы — их современники. Я и сама продолжаю родословную Перека и Эрно; без них я бы не взялась за феминистскую книгу о прогулках по городу и не написала бы свой собственный journal extime, не задокументировала бы в нем банальные, трансцендентные сцены человеческой жизни, подсмотренные на автобусной остановке. Писать после Перека, и Эрно, и даже после Ромера, — значит быть частью коллективной памяти.

Ничто в работах Эрно не чуждо моим собственным представлениям о письме.

Текст первоначально написан на французском языке для выпуска Cahier de l'Herne, посвященного работам Эрно; редактор Пьер-Луи Форт; опубликовано в 2022 году. Цитаты из книг Анни Эрно приведены в переводе Марии Красовицкой.